Зазвонил телефон. Это был Рудольф, который сказал ему, что через полчаса они все встречаются перед ужином в баре внизу. Повесив трубку, Билли пошел в ванную и снова принял душ. Интересно, что делает мать — может быть, тоже принимает душ?

11

— Нет, — говорила Гретхен, — я не хочу ничего устраивать. Я устала, хорошо бы лечь и не вставать по крайней мере двое суток. — Она сидела в гостиной своего номера вместе с Доннелли и Рудольфом.

Рудольф предложил после просмотра картины устроить праздничный ужин для членов жюри, представителей главных прокатных компаний и журналистов, с которыми у Гретхен и Рудольфа установился контакт. Чем меньше оставалось дней до показа фильма на фестивале, тем больше Гретхен волновалась, и такой вечер мог бы снять напряжение.

— Будь здесь кто-нибудь еще помимо нас троих, — сказала Гретхен, — тогда, может, и стоило бы что-то устроить. Я не хочу одна принимать все почести, если они будут, а уж лицезреть в одиночку вытянутые лица, если картина провалится, и вовсе ни к чему. Вот если бы здесь были Фрэнсис Миллер и Уэсли, я бы согласилась, но эта сучка так и не приехала, а Уэсли куда-то пропал, да и вообще я уже стара для таких сборищ…

— Отлично, — сказал Рудольф. — Мы просто поужинаем в узком кругу и поздравим друг друга. — Он взглянул на часы. — Уже поздно. Ложись и постарайся заснуть. — Он поцеловал Гретхен и направился к двери.

— Я — с вами, — сказал Доннелли, — мне тоже надо выспаться. Если, конечно, Гретхен не хочет, чтобы я остался.

— Нет, спасибо, — сказала Гретхен. — Увидимся утром.

— Мне надо поговорить с вами, Руди, — сказал Доннелли по дороге к лифту. — Я беспокоюсь. Она очень тяжело все это переносит. Не спит, принимает таблетки, плачет, когда рядом нет посторонних. Я просто не знаю, как ее успокоить.

— Хорошо быть женщиной, — отозвался Рудольф. — Я бы сам с удовольствием поплакал.

— А я-то думал, что вы полны оптимизма, — удивился Доннелли.

— Это так и есть, тут дело не в картине.

— А в чем же?

— Как-нибудь потом расскажу.

— Я ничем не могу помочь?

— Можете. Заботьтесь о Гретхен.

— А что, если мы с ней после просмотра прокатимся на машине по окрестностям — все-таки она хоть на пару дней вырвется из этого сумасшедшего дома.

— Я — за, — сказал Рудольф, — если вам удастся ее уговорить.

— Завтра утром попробую.

— Прекрасно, — сказал Рудольф. Дверь лифта открылась. — Спокойной ночи, Дэвид. Отдыхайте. — Доннелли пошел обратно по коридору и остановился перед дверью Гретхен. Он поднял было руку, чтобы постучать, но раздумал. Сегодня ей, наверное, лучше спать одной. Он вернулся к лифту и спустился в бар. Когда бармен спросил, что он будет пить, он ответил не сразу. И все-таки заказал виски с содовой. Вино пока подождет.

Открывая дверь номера, Рудольф услышал настойчивый звонок телефона. Он поспешно снял трубку.

— Мсье Джордах? — спросил мужской голос.

— Да.

— L'avocat d'Antibes m'a dit que vous vorlez me parler… [36]

— Вы говорите по-английски? — спросил Рудольф. Если это тот самый человек, то надо, чтобы он понял каждое слово.

— Говорю немного. — У него был низкий грубый голос. — Адвокат в Антибе сказал, возможно, у нас будет маленький бизнес вместе…

— Когда мы можем встретиться?

— Сейчас, — ответил мужчина.

— Где?

— A La gare. Вокзал. Я буду у стойки в буфете.

— Я приеду через десять минут, — сказал Рудольф. — Как я вас узнаю?

— Я одет в синие брюки, — сказал человек, — пиджак коричневый, я — маленький, с великий живот.

— Договорились, — сказал Рудольф. — Через десять минут. — Он повесил трубку. Синие брюки, коричневый пиджак, большой живот. В конце концов, красота и умение одеваться сейчас не самое главное. Он отпер чемодан, заглянул в него. Пистолет на месте. Он закрыл чемодан, запер его и вышел.

Спустившись вниз, он вошел в комнату кассира за стойкой портье и попросил открыть его сейф. Банк в Нью-Йорке прислал ему десять тысяч долларов, и Рудольф перевел их во франки. Он знал: то, что произойдет — хорошее или плохое, — будет стоить денег. Он оглядел аккуратные пачки банкнотов, задумался и взял пять тысяч франков. Остальные пачки он оставил в сейфе и запер его. Потом вышел из гостиницы, сел в такси и сказал: «La gare». По пути на вокзал Рудольф старался ни о чем не думать. Расплачиваясь, он неловко вытащил из кармана несколько десятифранковых бумажек. Когда он брал сдачу и давал таксисту чаевые, руки его дрожали.

Толстяка, человечка в синих брюках и коричневом пиджаке, он увидел возле стойки бара. Перед ним стоял стакан с пастисом.

— Добрый вечер, мсье, — сказал Рудольф, подходя ближе.

Человек обернулся и окинул Рудольфа оценивающим взглядом. Он был темноволосый, с жирным лицом, маленькими, глубоко посаженными черными глазками и толстыми мокрыми губами. Нелепая светло-голубая кепочка сидела у него на затылке, открывая выпуклый морщинистый лоб. При других обстоятельствах Рудольф не доверился бы такому человеку.

— Может, пойдем пройдемся, — сказал человечек. — Здесь сильный свет — это вредно глазам.

Они пошли по узкой, темной и пустынной улочке, где ничто не напоминало о яркой многолюдной шумихе фестиваля.

— Я слушаю предложение.

— Вы знаете человека по фамилии Данович? — спросил Рудольф. — Югослав.

Человечек молча прошел еще шагов десять и покачал головой.

— Может, знаю под другая фамилия. А где, по-вашему, он?

— Скорее всего, в Канне, — сказал Рудольф — Последний раз его видели в ночном клубе «Розовая дверь».

— Плохое место, — кивнул человечек. — Очень плохое.

— Верно.

— Если я найду его, что будет?

— Вы получите определенную сумму, если с ним разделаетесь.

— Что значит — разделаетесь?

— Убьете. — Господи боже, подумал Рудольф, я ли это говорю?

— Compris [37] , — сказал человечек. — Теперь будем говорить про деньги. Сколько это — определенная сумма?

— Скажем, пятьдесят тысяч франков, или примерно десять тысяч долларов, если вы хотите получить в долларах.

— А сейчас задаток какой? Чтобы искать?

— У меня с собой пять тысяч франков, — сказал Рудольф. — Можете их взять.

Человечек остановился и протянул короткую толстую руку.

— Я берет деньги сейчас.

Рудольф достал бумажник и вынул деньги. Его спутник тщательно пересчитал их в тусклом свете уличного фонаря. Интересно, что он скажет, если я попрошу у него расписку. При этой мысли Рудольф чуть не рассмеялся. В мире, с которым он сейчас имеет дело, есть только одна гарантия — месть.

Человечек запихнул банкноты во внутренний карман пиджака.

— Когда я найдет его, — сказал он, — сколько я получит?

— До или после… работы?

— До.

— Двадцать тысяч, — сказал Рудольф. — Это будет ровно половина.

— D'accord [38] , — сказал человечек. — А как я получит остальное?

— Как вам будет угодно.

Человечек немного подумал.

— Когда я скажет, что нашел его, вы передадите адвокату двадцать пять тысяч. Адвокат читает в «Нисматэн», что с этим человеком… как это вы называет?

— Разделались, — сказал Рудольф.

— Так вот, разделались, и мой друг идет к адвокат и берет деньги. По рукам? — И он протянул Рудольфу руку.

Рудольф в своей жизни скреплял рукопожатием множество сделок, а потом праздновал их заключение. На этот раз никакого празднования не будет.

— Будьте близко от телефон, — сказал человечек, повернулся и быстро зашагал в сторону от вокзала.

Глубоко вздохнув, Рудольф медленно пошел на набережную Круазетт в свой отель. Он думал о тех двух бандитах, которые напали на него в Нью-Йорке и пришли в ярость, обнаружив в карманах у такого богатого человека всего несколько долларов. А что, если кому-нибудь взбредет в голову ограбить его на темных улицах Канна? Обшарив его карманы, они сразу же его прикончат. Оставшихся при нем денег только-только хватило бы на такси до гостиницы.